В обществе долгое время идет дискуссия о том, почему одни вкусы воспринимаются как «лучшие» или более значимые, чем другие. Этот вопрос особенно остро стоит в сфере искусства, культуры и вкусовых предпочтений, где сталкиваются понятия высокого и популярного. Канонические произведения классики противопоставляются трендам массовой культуры, вызывая споры о том, действительно ли существует объективное превосходство одних вкусов над другими или это лишь вопрос личных предпочтений и социального контекста. Один из выдающихся философов XX века, Роджер Скратон, предложил глубокий и рационально обоснованный взгляд на природу вкуса и культурных ценностей, о котором стоит рассказать подробнее. Скратон прямо признавал себя элитаристом в том смысле, что верит, что некоторые вкусы действительно лучше других.
Однако это «лучше» не означает снобизм или презрение к другим, а предполагает наличие объективных критериев, по которым можно оценивать художественные и культурные произведения. Противопоставление высокого искусства и популярной культуры, по его мнению, не просто дань моде или классовой принадлежности, а вопрос качества и глубины эстетического переживания. Важнейшим аспектом взгляда Скратона является идея о том, что высокое искусство способно трансформировать жизнь человека, придавая ей смысл и избавляя от случайности и хаоса. Он утверждал, что чтобы понять ценность высокого искусства, нужно приложить усилия, проявить дисциплину в познании произведения, что в современном мире зачастую упускается из виду. По его мнению, это требует «много размышлений и дисциплины», без которых восприятие искусства поверхностно и не приносит существенной пользы.
Жизнь каждого человека, как считал Скратон, наполнена компромиссами и разочарованиями, в ней многое остается несбыточным и неопределенным. Тем не менее, люди стремятся к идеалам, которые помогают им не только иметь желания, но и правильные желания — то есть те, которые действительно способны их удовлетворить и обогатить. Высокое искусство, по Скратонам, воплощает эти идеалы через воображение, предоставляя возможность мысленно пережить ситуации, которые в реальной жизни недостижимы. Даже трагедия, со всеми ее горестями и разрушениями, играет роль в этом процессе. Трагедии показывают, как человек может быть величественнее своих разрушителей, и этим подтверждают идеалы, к которым стоит стремиться.
КонтEMPLируя трагедию, мы просветляем свою жизнь, насытим ее глубоким смыслом, который иначе часто ускользает из повседневности. Таким образом, высокое искусство становится для человека моральным феноменом, который помогает понять и укрепить этическую жизнь. Философ понимал, что роль искусства в этике не абсолютна — жить морально можно и без постоянного соприкосновения с искусством, однако лучшее искусство делает эту жизнь более полноценной и осмысленной. Важным нюансом здесь является раздвоенность влияния искусства: великие произведения могут вдохновлять как хороших, так и дурных людей. Пример с Адольфом Гитлером и любовью к музыке Вагнера часто используется как аргумент против идеализации искусства.
Скратон отвечал, что реакция злого человека на искусство нескажает свойства самого произведения: оно может быть по-прежнему великим и ценным, но зло в личности испортит любой повод для вдохновения. Он приводил примеры других диктаторов, которые тоже высоко ценили искусство — Мозарт, Пекинская классика — и всё же не стали лучше. Особое внимание Скратон уделял различию между фантазией и воображением в отношении восприятия искусства. Фантазия, например, питает поверхностные эмоции и предлагает замещающую удовлетворенность, в то время как воображение вовлекает человека в создание возможного, воображаемого мира с его вполне «реальными» в рамках этого мира эмоциями. Артист призывает зрителя к познанию, созерцанию с включенным моральным осознанием, а не к простому азартному удовольствию или удовлетворению примитивных желаний.
Такое разделение ярко проявляется в споре между эротическим искусством и порнографией. Последняя предлагает лишь фантазию и мгновенное удовлетворение, в то время как эротика создаёт объект сексуального созерцания, отдалённый и идеализированный, что требует интеллектуального вовлечения и прекращает механизм обычного влечения. Примером служат нudes Тициана, где образы страстны, но одухотворенны и требуют сосредоточенного внимания и рефлексии со стороны зрителя. Большое значение Скратон придавал также важности различия между искренними чувствами и сентиментальностью, которая отвлекает внимание от объекта на самого субъекта, заставляя человека больше думать о собственной эмоциональной реакции, чем о самом произведении. Сентиментальность «закрывает» взгляд на мир, снижает критическое восприятие и, таким образом, мешает полноценному пониманию искусства и жизни в целом.
Разница между высоким и популярным искусством, по мнению Скратона, именно в этом уровне глубины и осмысленности реакции. Популярная культура зачастую вызывает легкие, автоматические эмоции, которые не требуют задумываться и подвергать сомнению свои чувства или переживания. В этом смысле реакция на популярное искусство часто самоудовлетворительна, поверхностна и эмоционально «ленива». В то время как истинное искусство приглашает к размышлению, самопознанию и постоянному диалогу с самим собой и произведением. Критики могут возразить, что суть искусства именно в вызове сильных эмоциональных переживаний, в том числе и сентиментальных.
Однако Скратон иронично напоминал, что значимые литературные критики, начиная от Колриджа и далее, пытались объяснить, почему сентиментальность ограничивает восприятие и мешает истинному взаимодействию с миром и искусством. Выбор между высококультурным и популярным искусством — это не просто эстетическое предпочтение, а отражение духовных и моральных устремлений человека. Если искусство важно для человека, оно становится зеркалом его личности, способом общения и выражения жизненных убеждений. Эстетический вкус в таком случае становится своеобразным языком, с помощью которого человек демонстрирует свою внутреннюю позицию и стремится найти близких по духу. Именно поэтому Скратон признавал, что для него неприемлемо совместное проживание с человеком, который в основном интересуется только поп-музыкой, поскольку это, по его мнению, ограничивает возможности для глубокого общения и взаимопонимания.
Тем не менее он не отказывается признать, что в массовой культуре могут быть свои яркие моменты и что глубокий человек может даже ощутить духовное притяжение к популярному искусству, видя в нем отражение современного мира и его динамики. Позиция Скратона является попыткой избежать крайностей. Он не отрицает права на разные вкусы и не осуждает тех, кто предпочитает популярную культуру, но в то же время утверждает, что культурные предпочтения действительно имеют ценностный и моральный вес. Он считает, что любовь к серьезной музыке и высоким формам искусства открыла ему новые горизонты смысла и дала возможность глубже понять сущность человеческого существования и даже самого конца жизни. Великие произведения, будь то музыка, литература или философия, способны помочь человеку смириться с неизбежным и обрести благодарность за данный опыт.
