За последние годы поток крупнейших фильмов стал удивительно явным примером новой стилистической веерности, которую можно охарактеризовать как Новый Литерализм. В основе этого явления лежит склонность авторов к чрезмерной прямолинейности, к визуальному и смысловому «объяснению» всего, что происходит на экране, порой до абсурда. Вместо того чтобы давать зрителю возможность самому осмыслять и воспринимать события, режиссеры и сценаристы буквально вкладывают в уста персонажей банальные и очевидные фразы, жесты и символы, стремясь одним махом указать на главные идеи и мотивы своих произведений. Однако эта чрезмерная буквальность зачастую работает во вред, лишая кино его таинственности и художественной силы. Вместо живой эстетики и многогранности смыслов мы наблюдаем эффект, когда смысл становится ноющей, утомительной и нагруженной декларативностью.
То, что раньше передавалось оттенками, намеками, образами, теперь преподносится с гипертрофированным акцентом. Например, сцена, где герой использует деревянный меч и произносит фразу «Дерево или сталь — острие остается острие», не оставляет ни тени сомнения в символике, но тут же теряет глубину из-за ее нарочитой прямоты. Сделав смысл столь очевидным, фильм лишает зрителя повода для размышления. Такой прием позволяет сделать произведение максимально доступным и понятным, но одновременно сильно снижает уровень художественного интереса и эмоциональной вовлеченности. Ярким примером являются и фильмы, претендующие на биографические и исторические портреты — здесь буквализм выдает себя в агрессивном обилии символов, диалогов и жестов, которые словно по шаблону навязывают зрителю нужные интерпретации.
Часто эти повествования теряют связь с реальностью, перестая быть живой историей и превращаясь в набор буквальных указателей и «пояснений для чайников». Нельзя не отметить, что Новый Литерализм — это скорее стиль, чем жанр. Он может проявляться в традиционных киножанрах: в боевиках, драмах, научной фантастике, биографиях, артхаусе. Главный признак — некоторая инфантилизированная стремительность пояснять все наперед, упрощать смыслы, доводить до абсурда «говорящие детали» и объясняющие диалоги. Также тенденция усиливается благодаря развитию технологий, таких как искусственный интеллект и компьютерная графика.
Когда визуальная часть становится перегруженной и оркестрованной к эффекту, а не к идее, режиссеры, очевидно, стараются компенсировать это чрезмерной «документальной» ясностью сюжета и мотивов. В результате фильмы нередко превращаются в хорошо упакованный, легко усваиваемый контент, но лишенный той самой магии, которая заставляет зрителя испытывать эмоции, сопереживать героям, задумываться. Это ощущение отчуждения усиливается и потому, что современная аудитория, по данным некоторых исследований, требует все более простой и быстрой информации. Кино вынуждено подстраиваться под быстрый ритм восприятия, минимизировать сложности и неоднозначность. Авторы оправдывают свое решение именно так — как способ сделать историю «демократичной» и достичь максимальной зрительской аудитории.
Однако критики указывают, что такой упрощенный подход является по сути консьюмеристским и уничижительным для искусства. Медленная концентрация на деталях, свободная интерпретация и нелинейность мысли — все это начинает отходить на второй план. Чаще сегодня мы видим максимальное выражение концепции «все должно быть понятно сразу», когда даже мелкие символы и намеки заменяются прямой речью и визуальной демонстрацией. В известном семействе кинопримеров подобного рода можно привести картины, где персонажи буквально называют вещи своими именами, словно боясь, что зритель не поймет. Это порождает эффект перенасыщения и визуальной усталости.
Новые фильмы часто предлагают не интригующий намек, а прямой адрес к зрителю — что одновременно кажется и вызовом, и проявлением недоверия к аудитории. Важную роль здесь играет и современное общественное и политическое пространство, которое становится все более полем борьбы, требующим однозначных посылов. Кино отражает эту тенденцию, превращаясь в инструмент подтверждения очевидных истин, а не исследования сложных, многогранных реалий. Парадоксально, но Новый Литерализм, поглощая себя в таком упрощенном изложении, в итоге дезартистизирует кино, превращая его в помещенное в витрину содержание рутинной консумеристской культуры. Вместе с тем, не все фильмы последних лет подвержены этой тенденции.
Есть и исключения, которые стремятся сохранить возможность для размышления, неоднозначности восприятия, созерцательности и эмоционального переживания. Такие произведения умело обыгрывают символы и темы, оставляя простор для интерпретаций и внутреннего диалога со зрителем. Они не упрощают мир до удобоваримых формул, а скорее призывают к диалогу — зачастую сделанному в тишине и мягкой игре света и тени, в полутона и намеках. Таким образом, Новый Литерализм — это отражение дилеммы современного кинематографа между желанием быть понятным массовой аудиторией и стремлением сохранить собственное художественное достоинство и глубину. Вызов стоит не только перед создателями, но и перед зрителями — научиться воспринимать кино как искусство со всеми его сложностями и неоднозначностями, а не только как информативный и развлекательный продукт на одноразовое потребление.
