В истории театрального искусства XX века особое место занимает творчество Лотара Шрейера — выдающегося драматурга и представителя немецкого экспрессионизма. Его спектакль «Кройцигунг», первый раз представленный публике в 1920 году, стал воплощением радикальных идей, направленных на переосмысление традиционного театра через призму абстракции и символизма. Несмотря на скромное число постановок и ограниченный круг зрителей, эта работа стала важной вехой для развития авангардного искусства и театра, оказав значительное влияние на движение Баухауз и современную хореографию. «Кройцигунг» — не просто спектакль, он — живой эксперимент, в котором форма, звук, цвет и движение объединены для создания особого «языка формы». В основе этого экспериментального спектакля лежит идея о театре, освобожденном от жизненных реалий и традиционных повествовательных структур, где каждый элемент становится самостоятельной художественной единицей, отражающей космическое единство жизни.
Чеховский подход «пусть говорят дела, а не слова» здесь переработан до уровня чистой абстракции и символизма. Пьеса предлагает мистическое переосмысление Христианского сюжета Распятия, где Иисус Христос трансформируется в образ Персонажа с универсальным названием «Человек». Этот персонаж представлен как массивная геометрическая структура, украшенная ярко-красным крестом, что подчеркивает его символическую природу и отстраненность от традиционного театрального грима. В сопровождении других подобных фигур — Матери и Госпожи — каждый из которых отличается лишь цветом своих стилизованных частей тела, действие происходит в условном, постапокалиптическом мире, отражающем атмосферу послевоенной Германии. Одной из необычайных особенностей «Кройцигунга» стала форма записи спектакля — уникальная графическая нотация, включающая сочетание цветов, слов и сложных знаков.
Данная система, известная как «Spielgang», является своеобразным театральным партитурным кодом, где пространство страницы делится на три части, каждая из которых отвечает за определенный аспект постановки: верхняя полоса содержит текст, наподобие литургических повторов и резких высказываний, средняя — «тональную последовательность» с изображением ритма, высоты и громкости звуков, нижняя — «движение», задаваемое как сочетание геометрических знаков и слов, служит указаниями для артистов. Каждая страница, напечатанная в ограниченном тираже и украшенная ручными цветными ксилографиями, сама по себе является произведением графического искусства, передающим уникальное сочетание визуальных и театральных элементов. Для изучения и понимания этого кода на второй странице издания представлен специальный ключ, позволяющий расшифровать символику и логику постановки. Интересно, что актеры, приглашенные для участия в спектакле, не были профессиональными исполнителями. Шрейер сознательно избегал работы с театральными профессионалами, предпочитая привлекать художников и творческих личностей, вначале далёких от традиционного актерского ремесла.
По мнению автора, лишь те, кто не пытается оставаться самим собой на сцене и свободен от влияния критиков и театрального бизнеса, способны наиболее полно воплотить идеи его экспериментального театра. Движения персонажей сведены к строго регламентированному набору жестов и поз: повороты тела на четверть или половину, преклонение колен, перестановки рук и рук с детальной проработкой углов и направлений движений. Эта минималистическая хореография призвана создавать «чистый язык формы», где каждый жест несет символическое и эмоциональное значение, похоже на руководство для танца, еще более сжатое, чем известные европейские танцевальные нотации XVIII века, например, система Бошана-Фёйе. Особо выделяются маски, созданные по эскизам и с участием художников Макса Биллера и Макса Олдерока. Они представляли собой футуристичные, геометрические образы, усиливавшие ощущение абстракции и мистицизма спектакля.
Благодаря им лица актеров растворялись в символах и формах, создавая сакральную дистанцию и акцентируя внимание на общей композиции и движении, а не на индивидуальной актерской игре. Текст спектакля характеризуется жёсткой литургичностью и ритмичностью, напоминающей церковное многоголосие и мантры. Диалоги напоминают скорее заклинания и фразы, наполненные образами стихий, смерти и возрождения, где слова словно сливаются в одно цельное звуковое узорное полотно. Эта стилистика стала для современников вызовом, ведь спектакль не стремился к традиционному повествованию, а скорее к созданию духовного и психологического опыта для узкого круга зрителей — представителей художественной авангардной среды. Сам Шрейер называл спектакли своей мастерской «неповторимыми», выступая против массовых постановок и критических оценок традиционного театра.
Он говорил, что цель его работы — преобразовать человечество, влиять на сознание и эмоции зрителей через «новосозидающие силы», которые рождаются именно в момент аудитории, переживающей спектакль. Исторический контекст появления «Кройцигунга» нельзя упускать из внимания. Поствоенная Германия была страной разочарований, поиска новых смыслов и духовного переустройства. В таких условиях авангардный театр искал новые формы и языки для выражения коллективного опыта и тревог. Вклад Шрейера в этот процесс был значителен, и не только через постановки, но и обучая в Баухаузе, на который впоследствии оказывало влияние его видение театра, основанного на синтезе всех изобразительных искусств.
После ухода Шрейера в 1923 году лидерство взял Оскар Шлеммер, который развил идеи движения и пластики, приведшие к развитию знаменитых «танцев Баухауз». Но именно «Кройцигунг» остается уникальным феноменом, который сегодня изучают как произведение, где театр, графика, музыка и хореография слились в цельный творческий акт с минимальными аллюзиями к традиционным формам сцены. Несмотря на то что оригинальные материалы спектакля крайне редки и доступны лишь в ограниченном цифровом формате в крупнейших библиотеках, сохраненные ксилографические страницы издания служат памятником новаторству и наглядным пособием по абстрактному театру. Они вдохновляют современные исследователей, художников и постановщиков искать новые пути коммуникации с аудиторией, в которых устаревший театральный язык заменяется визуальной символикой и пластикой. «Кройцигунг» — пример того, как художественное выражение может выйти за рамки привычных стереотипов и показать новые возможности для восприятия и взаимодействия, превращая театр не просто в развлечение, но в глубокий философский и духовный опыт.
Лотар Шрейер создал произведение, в котором язык формы, движения и цвета стал носителем смысла, вызывающего у зрителя не только эстетическое восхищение, но и приглашение к внутреннему преобразованию. Его работа актуальна и сегодня, напоминая о том, что искусство может быть одновременно и загадкой, и ключом к пониманию глубин бытия.
