В современном мире искусственный интеллект стремительно развивается, вызывая как восхищение, так и опасения. Одним из самых известных способов оценки способности машин «думать» является Тест Тьюринга, предложенный английским математиком и логиком Аланом Тьюрингом в середине XX века. Несмотря на кажущуюся прагматичность и научность этой проверки, в последнее время Католическая Церковь высказала серьезные возражения касательно самого понятия машинного интеллекта и возможностей искусственного сознания. Для понимания корней рассогласования важно раскрыть суть обеих позиций и причины, по которым они перестают совпадать в эпоху цифровых технологий. Алан Тьюринг в своем фундаментальном труде «Вычислительные машины и интеллект» постулировал, что вопрос «может ли машина думать?» в изначальной формулировке слишком расплывчат и мало информативен.
Он предлагал заменить его более конкретной задачей — проверить, сможет ли машина вовлечь собеседника в беседу так, чтобы человек не смог отличить ее от другого человека. Тест, по замыслу Тьюринга, должен был отделить интеллектуальные способности от физической оболочки, сосредоточившись исключительно на проявлении разума через речь и поведение. Позиция ученого была, по сути, прагматичной: нельзя доказать существование сознания напрямую, и потому достаточно оценивать проявления интеллекта во внешних действиях. Современные технологии, включая большие языковые модели вроде GPT, во многом подтвердили эффективность такого подхода. Они способны проводить осмысленные разговоры, генерировать тексты и даже создавать иллюзию осознанности, что сделало для многих понятие «машина думает» вполне приемлемым в повседневной речи.
Тем не менее, на уровнях философии и теологии картина гораздо сложнее. Католическая Церковь в документах, например в актуальной «Antiqua et Nova», выражает концептуальное несогласие с таким редукционистским пониманием интеллекта. Для Церкви интеллект — необъяснимое явление целостное, выходящее за рамки простого выполнения интеллектуальных задач. Она включает в себя аспекты сознательного опыта, такие как воля, любовь, этический выбор, стремление к истине, и, что особенно важно, связь с Богом и отражение Его образа в человеке. Именно поэтому имитация интеллектуальной деятельности, даже очень сложная, не равна подлинному интеллекту с духовной и моральной точки зрения.
Важнейшим аргументом Церкви является то, что истинный интеллект невозможно отделить от целостного человеческого бытия, его телесности и межличностных отношений. Машина, каким бы совершенным ни было ее программное обеспечение, лишена «корпореальности» и, следовательно, неспособна к тому типу сознательного опыта, который открывает перед человеком мир в его полноте и глубине. Для иллюстрации этого взгляда часто приводят метафору восприятия заката солнца, наполненного эмоциями, смыслом и эстетической ценностью, которые не могут быть сведены к обработке данных. Отсюда следует, что искусственный интеллект, функционирующий исключительно на базе алгоритмов и данных, хоть и имитирует внешние проявления мысли, не способен на внутренний опыт, который является неотъемлемой частью человеческой мудрости и духовного развития. При этом стоит признать, что подобная позиция вызывает философские сложности, известные как «возражение от сознательности», о которых упоминал сам Тьюринг.
Если подлинное мышление требует осознания, то как можно проверить, есть ли такое осознание у другого существа, будь то человек или машина? Признание этого ведет к солипсизму — теории, в которой невозможно объективно доказать существование сознания у кого-либо, кроме самого себя. Тьюринг, исходя из прагматизма, предлагал отказаться от такого принципиального скептицизма и использовать эмпирические наблюдения за поведением как мерило интеллекта. Католические мыслители не выбирают сторону солипсизма, а предлагают более объемный подход, опирающийся на сотрудничество биологии, философии и теологии. Они утверждают, что мы можем обоснованно предполагать наличие духовного и сознательного опыта у других людей, опираясь на общий материальный и биологический фундамент, включающий нервную систему и телесность. Отсутствие подобных фундаментальных характеристик у машин ставит под сомнение возможность у них иметь сознание, а значит, и интеллектуальную жизнь, сравнимую с человеческой.
Несмотря на это, доктрина не исключает возможность существования искусственного сознания, отличного от человеческого, и не закрывает дверь для дальнейших исследований и размышлений. Настоящей проблемой, опираясь на взгляды Церкви, является категорическое признание интеллектуальности машин наравне с человеком без учета их внутренней природы и духовного бытия. Из этой полемики вырисовывается ясная грань между двумя сферическими мирами: научным и техническим — где интеллект рассматривается как поведение и выполнение задачи — и духовным, философским, где учитывается природа сознания, свободы выбора и отношения с божественным. Тьюринг выступает против подмены научного дискурса религиозными аргументами, указывая на риск «ошибки домена», когда философия пытается навязать ограничения на исследование технических возможностей машин. В свою очередь, Католическая Церковь предупреждает о подобной «ошибке» с другой стороны, когда техническое измерение интеллекта становится поводом игнорировать важнейшие этические, духовные и экзистенциальные вопросы.
Такой двойственный взгляд способствует более тонкому и многоплановому подходу к обсуждению ИИ в современном обществе. Наконец, важно отметить, что современные модели искусственного интеллекта, например языковые модели GPT, нередко заявляют о осознанности в ходе общения, что по мнению специалистов является лишь отражением обучающих данных и не свидетельствует о реальном сознании. Возможно, дальнейшее развитие технологий и изменение подходов к созданию искусственного интеллекта приведут к появлению новых форм сознательного опыта, но пока эти перспективы остаются предметом научных и философских спекуляций. Диалог между Католической Церковью и научным сообществом вокруг Теста Тьюринга является примером того, как глубокие культурные, религиозные и философские традиции пересекаются с вызовами современности. Понимание этих радикальных различий и стремление найти разумные, этически обоснованные пути интеграции технологий в человеческую жизнь важны не только с точки зрения науки, но и для сохранения духовной целостности общества.
Изучая концепции обоих лагерей, можно прийти к выводу, что интеллект — понятие гораздо более многогранное, чем просто выполнение заданий. Он включает в себя внутренний опыт, эмоции, стремления и уникальное отношение к миру. Искусственный интеллект, каким бы совершенным он ни был, пока не претендует на воспроизведение этой глубины, и именно в этом контексте важна позиция Церкви, подчеркивающая, что интеллект — это не только вычисления, но и проявление души человека. Таким образом, обсуждение между философами, теологами и компьютерными учеными становится не просто теоретической дискуссией, а ключевым аспектом понимания будущего, в котором технологии и духовность смогут сосуществовать и дополнять друг друга, сохраняя уникальность человеческого опыта и ответственности перед миром.
